она не сразу это понимает, но дышать — как выясняется — оказывается гораздо легче, когда ты перерезаешь кому-то горло. в какой-то мере это даже смешно, по большей части — всё же иронично.

её жизнь — история, которую помещают на глянцевые обложки журналов, это похоже на сказку о чудесном спасении, с какой стороны на неё ни глянь; эми данн — это кукла, напичканная всеобщей любовью, восторгами, радостным смехом и дорогой косметикой, на которую у неё когда-то давно были деньги. эми данн — это красивое лицо с обложки старого журнала, такие сдают как ненужную макулатуру или складывают в ящики, чтобы больше о них никогда не вспомнить, или сжигают, когда не хватает дров для камина; она обнимает себя руками и внимательно смотрит в зеркало, выискивая малейшие признаки слабости в своём отражении.

она их больше не находит — это, пожалуй, самое лучшее, что случалось с ней за уже очень долгое время.

она вырисовывает аккуратные буквы на запотевшем зеркале —
ч т о м ы с д е л а л и д р у г с д р у г о м ?— и выдыхает, смазывая пальцами неудачные линии;
что мы сделали друг с другом, ник данн? о чём ты думаешь, ник, когда запираешься на полчаса в ванной и надеешься, что никто не слышит твоего бормотания, потому что ты включил воду в раковине — о чём ты думаешь, ник, давно было понятно: от этого не получится сбежать, уйти безнаказанными из этой жизни удаётся только святым и невиновным, николас данн (он почему-то упорно не желает себе в этом признаваться) не относится ни к первым, ни ко вторым, но продолжает верить в лучшее; вера, пожалуй, — самая худшая человеческая черта из всех ему присущих.

за все наши ошибки нам рано или поздно приходится платить — ты всё ещё жив, ник данн: будь благодарен уже за это.

(я убила ради тебя, ник; какое доказательство любви тебе ещё нужно?)

ник данн — она уверена — в любовь больше не верит, но об этом нужно было думать раньше, где-нибудь прежде чем начать трахать первую попавшуюся студентку у себя на столе. они все говорят «классная девчонка», думая, на самом деле, лишь о том, как много шампанского в неё придётся влить, прежде чем она позволит стянуть с себя эти узкие брюки и расстегнуть рубашку. эта сука, конечно же, не виновата, что повелась на красивые слова и неловкие улыбки, но она бы перерезала ей горло, если бы это заставило ника чувствовать себя хуже.

в этом и состоит суть брака: кто-то должен идти на жертвы.
(она положила на жертвенный алтарь свою жизнь, и не получила в ответ ничего, кроме «оставь-меня-в-покое» сквозь плотно стиснутые зубы)
(с неё достаточно)

со стороны ника было глупо надеяться на поблажки с самого начала; нельзя просто убить кого-то и спокойно жить с этим дальше, николас данн — её жизнь в последние несколько лет превратилась в существование, и это — бог свидетель, ей интересно, как там у ника с верой, потому что сейчас самое время начать молить о прощении, если он ещё вдруг не начал — самое паршивое из всего, что могло с ней случиться; мужчины почему-то считают, что после брака их жизнь может превратиться в унылый сценарий для дешёвого ситкома с шутками про руки в штанах и тупых жён, не способных разобраться, как завести чёртову машину; мужчины понятия не имеют о том, насколько они ошибаются — никогда не стоит доверять людям, которые готовят тебе еду; простые истины всегда оказываются сложнейшими для запоминания.

нельзя просто начать что-то, а потом сделать вид, что ничего не было — это так никогда не работало, кто-то, вероятно, забыл сообщить об этом николасу данну на старте, и теперь этим — почему-то — должна заниматься она; она не считает, впрочем, это проблемой, её вендетта была показательной, её вендетта — урок, напоминание обо всех ошибках, всё грязное бельё, которое уже давно стоило вытряхнуть из всех ящиков и разбросать по комнате, хлопнув дверью и разбив дорогую вазу, подаренную когда-то давно его мамой.

ты не можешь просто стать скучным, ник.
ты не можешь просто уйти, ник.
(не после всего, что ты сделал)

на вечеринках говорят про таких, как она: она классная девчонка, ник данн, может быть, у вас даже что-то получится. на вечеринках про таких, как она, добавляют уже шёпотом: будь осторожнее, — и, смеясь: лучше не зли её; никто не понимает масштаб трагедии, мужское эго никогда не позволяло им оборачиваться за спину или посмотреть своей жене в глаза, чтобы честно сказать ей, что они где-то всё же проебались; ник может кричать ей в лицо, что она сука, сколько угодно раз, но того факта, что кровь и на его руках тоже, уже ничего не изменит.

про таких, как он, говорят: он кажется милым, этот парень из миссури.
про таких, как он, говорят: не стоит тратить на него время, эми.
(её мать всегда говорила, что стоило найти себе кого-нибудь получше; её мать всегда считала, что мужчин можно просто подобрать по дороге, как безмозглых, но до отвращения милых щенят, но ей, в общем-то, просто повезло так, что отец оказался слабовольной тряпкой; ей никогда не нужен был тупый овощ, соглашающийся с каждым её словом)

когда-то она, кажется, даже честно его любила, но это было до того, как он перестал заваривать ей по утрам кофе.

(что мы сделали друг с другом — вопрос риторический, она вычёркивает его из списка дел на холодильнике и приклеивает новый жёлтый листок, пятым пунктом там идёт «убить кого-нибудь для развлечения и укрепления брака», сразу после «сходить к психологу» и «купить молока»)

играть роль, на самом деле, не так уж сложно, как можно было подумать с самого начала — она делала это с детства, сначала была идеальная эми, потому она стала идеальной подружкой, потом трансформировалась в идеальную жену — из неё вышел бы идеальный труп, но она даже сейчас не готова отправиться на корм рыбам.

(правда в том, что ты на самом деле хочешь быть здесь, ник)

для всех этих игр уже давно существует негласный свод правил: улыбайся, положи ему руки на плечи, обними его, поцелуй его в щёку, сделай так, чтобы он захотел тебя — алгоритм, по которому люди решают влюбляться, прост до безобразия, сейчас всё тоже не слишком изменилось. играть для себя, играть для него, играть для других — публика любит кровь и зрелища, они всё ещё пишут в газетах и журналах о её чудесном возвращении, они всё ещё спрашивают, мягко ей улыбаясь и ненавязчиво сжимая её руку, как она через всё это прошла, она всё так же отвечает, не меняясь в лице:

— мне помог ник.

она говорит, глядя на мужа:

— не знаю, что бы я без него делала.

она говорит:

— сейчас у нас всё хорошо.

если ник однажды сорвётся, она будет знать, как правильно замахиваться ножницами, но пока что она готовит яичницу с утра, поджаривая бекон и надеясь, что сегодня кофе на вкус не будет похож на картон. их жизнь теперь напоминает забытый всеми кукольный домик, никто, правда, не ожидал, что барби вспомнит, в каком именно ящике на её розовой кухне лежат ножи. если ник боится, то он делает всё правильно: она никогда не причинит ему вред, она и пальцем не тронет отца своего ребёнка, она заставит его полюбить её снова, и это, к слову, ложь, что любовь рождается из доверия — эту почву вода давно размыла, они оба увязли в этом болоте и не могут выбраться.

(она не пойдёт на дно в одиночестве)

пусть так: у дьявола на неё всё ещё ничего нет, но бог свидетель: николас данн заслужил всё это. в небесной канцелярии его вряд ли начнут оправдывать.

— может быть, мне просто стоит убить почтальона.

она прижимается к нему, устраивая голову у него на груди, и не пытается скрыть улыбку — кофе уже давно готов и скоро остынет, у них снова закончился сахар, это, в общем-то, довольно печально. ник сжимает её запястья так, как держатся обычно за рукоять ножа — пусть так.

всё в порядке, пока он понимает: она не сделала ничего, что он бы не заслуживал.

— возможно, новый будет быстрее.

она добавляет:

— как думаешь, нам стоит завести собаку?

она победила. [NIC]Amy Dunne[/NIC][AVA]http://i.imgur.com/ACt6mXv.gif[/AVA][SGN]i’m the c u n t you married.
the only time you liked yourself was when you were trying to be someone this cunt  m i g h t   l i k e .
 
i’m not a quitter, i’m that cunt. i k i l l e d for you, who else can say that?
you think you’d be happy with a nice midwestern girl? no way, baby.
i ’ m    i t .[/SGN]