— Чего?
Развесёлое лицо в проёме двери — символ всего самого ужасного, что только может предложить человечество: беспардонности, наглости, дряннейшей вульгарности. Воплощённым хаосом Ванитас ворвался в тихий и спокойный мир, медленно падающий в объятия безмятежности, — скромных размеров комнату, уже изученную Ноем: он и с закрытыми глазами восстанавливал в памяти пастельного цвета стены, пол крепкого нескрипучего дерева, кровать со свежей простыней, — и, ворвавшись, сломал его вдребезги.
Доски начали жалобно ныть, Ной — недоумённо глядеть на нарушителя. «Уместность» Ванитаса неоднократно загоняла молодого вампира в тупик: у новоявленного «напарника» день выдался, пожалуй, даже тяжелее, чем у самого Ноя, так какого лешего он забыл в чужих апартаментах, когда самое время валяться где-нибудь без ног, приходя в себя? Но нет: едва Ной выдохнул, решив, что сегодня видеть этого человека ему больше не придётся, как тот явился по его душу. Снова.
Выделенная ему комната, в отличие от Ванитаса, Ною нравилась.
— Выпьем? — лицо вампира скривилось, выражая недовольство. — Иди к чёрту, я не...
Ной всерьёз намеревался отказаться. Отказаться. У него в голове уже вертелась целая тирада на тему «Почему я не собираюсь с тобой никуда идти», и бонусом к ней — ещё одна: «Почему ты такой придурок(?!)». В самом деле, бой с Ведьмой Адского Пламени принёс Ною тот ещё набор впечатлений — и теперь он вполне конкретно собирался отходить не «выпить», а ко сну, попутно вздыхая и обдумывая все события дня прошедшего. И алкоголь в эти планы точно никак не вписывался — как и безумное лицо Ванитаса.
Но всё сопротивление Ноя лопнуло, как лопаются мыльные пузыри, соприкасаясь с реальным миром, таким опасным и жестоким: Ванитас не стал тратить время на уговоры — он просто потащил Ноя к выходу.
— Эй! — в праведном возмущении воскликнула несчастная жертва чужого шила в местах не столь интересных, но покорно поплелась следом — так свешивают лапки котята, стоит матери-кошке схватить их за шкирку. Ванитас протащил Ноя по коридору, по лестнице, провёл мимо всех поздних посетителей и вывел на улицу, — а Ной всё волочился за ним и думал: ох, во имя всех формул мира, он ведь не хочет пить. Он хочет спать, потому что он устал, и именно сном занимаются уставшие люди, а вовсе никакими не попойками. Но мысль вырвать руку и отправить Ванитаса спиваться в одиночестве так и не посетила светлую вампирскую голову — Ной благополучно вывалился наружу, мысленно смиряясь со своей злодейкой-судьбой.
— Вообще-то собирался, — рыкнул он на приятеля, возвращая себе руку и потирая запястье. — Куда тебя понесло на ночь глядя, идиот?
Прохладно-колющий воздух при вдохе ощутимо впился в лёгкие, а на выдохе — вылетел маленьким облачком пара, растворяясь в атмосфере позднего Парижа; Ной поднял голову, оглядываясь по сторонам, — и на секунду замер: это был тот же город, что и днём, но что-то в нём было неуловимо другое. То ли лёгкий ветер стал свежее, перебирая теперь волосы почти с лаской, то ли звёзды внушали ему совсем иной мотив, — но на какое-то мгновение Ной забыл абсолютно всё, что планировал высказать Ванитасу. «Какое счастье, что мы всё ещё живы». Они живы давно: больше двадцати лет Ной ходит по земле, будь она человеческой или вампирской, но крайне редко ему приходилось говорить себе нечто подобное. И сейчас слова Ванитаса с удивительной гармоничностью вплелись в собственное чувство щенячьего восторга, заклокотавшее в диафрагме: то, что он видит сейчас своими глазами — не просто город — Париж. И Парижу этому он, живой, внемлет, с порога рассматривая аккуратные улочки и плотно прижатые друг к другу дома. Где-то зудило ещё в душе раздражение: слишком резко, слишком внезапно выдернули его на улицу, сделав хрустящие простыни чересчур далёкими и недоступными, но созерцать широкое тёмно-синее небо разве не лучше, чем бледные стены? Разве не ради этой мостовой он сюда приехал, не ради той жизни, что не спала здесь и ночью? Робко топчась у дверей, Ной вновь огляделся по сторонам — и тёпло-тяжёлая волна усталости плащом слетела с плеч, оставив владельцу лишь огрубевшие камни измученных глаз, раскрытых столь широко, что немудрено им было и вывалиться.
— Ты ненормальный, — всё равно кинул приятелю Ной, искренне веря своим словам, но даже не замечая, что шёл теперь за ним куда быстрее — хоть никто и не тянул его уже за запястье. И постепенно, шаг за шагом, воспоминание о своей комнате ушло, спрятанное под покрывалом вечернего города, а мысль об умиротворённом урчании Мурра заглушило безудержное болтание Ванитаса — Ной слишком усердно вертел головой, чтобы что-то ещё из этого уловить, но оно, наверно, и не было важно. Ной созерцал, но Ванитас кипел — энергия будто переполняла его, вырываясь наружу ярким светом, громким шумом, резкими, порывистыми движениями, и в данную секунду слишком далеко было это состояние от того, в которое впал юный провинциал, чтобы следить за его течением. Улицы — они ведь куда интереснее: в некоторых домах горел ещё свет, и Ной, глядя на окна, огоньками тлевшие в ночной мгле, не мог перестать любоваться. Так он даже не заметил, как начал медленно отдаляться от Ванитаса: бегая от одного светлого пятна к другому, будто щенок за бликом от начищенного бокала, Ной и не вспоминал о своём оптимистичном сопровождающем, а тот шаг за шагом оставался всё дальше, и дальше, и дальше...